Короткое знакомство с Александрой Константиниди произошло у
меня на мероприятии VAST Perfume Salon в конце марта.
Её работы выглядели солидно и профессионально, что не удивительно – Александра
имеет настоящее парфюмерное образование, она закончила GIP, Grasse Institute of Perfumery. Мне всегда было интересно узнать, как
приходят к решению стать профессиональным парфюмером, как проводят такое
решение в жизнь, как учатся, как в дальнейшем строят свою карьеру. Александра
любезно согласилась уделить мне своё время и ответить на ряд вопросов.
С. Т.: С чего всё началось? Были ли духи в семье, в детстве?
А. К.: Есть несколько корней, откуда всё пошло. Во-первых,
основное, биологическое и интуитивное, у меня и у моей мамы есть интересная
черта – мы обязательно всё нюхаем прежде, чем попробовать. Эту черту заметила
ещё моя бабушка, когда мама была маленькой. Если маме что-то не нравилось по
ароматике, она не будет это есть. Та же самая история произошла и со мной, и
все это заметили и посмеивались. Я в этом плане была похожа на маму. Кстати,
надо сказать, что мама обожает парфюмерию, у неё огромная коллекция нишевых
ароматов. Мне кажется, на данный момент у неё там больше трёхсот различных
ароматов. Это такой первый корень. Второй корень, пожалуй, та обстановка, в
которой я родилась и выросла. Мне повезло, мои бабушка и дедушка живут на
Кавказе, они у меня греки-понтийцы, и, соответственно, каждое своё лето, всё
детство, я приезжала туда. И все эти поездки были связаны с ароматами. И эти
ароматы я начала замечать ещё тогда: соль, море, воздух, насыщенный травами
Кавказа; травы Кавказа, которые моя прабабушка использовала в блюдах греческой
кухни – орегано, тимьян, розмарин; розы, которые росли у моей прабабушки в
палисаднике, которые до сих пор там растут.
С. Т.: Это не в Батуми?
А. К.: Нет, это под Анапой, это город Крымск. Большая
греческая диаспора, традиционные законы гостеприимства. Соседи приглашали детей
в гости, угощали греческими лепёшками. Они так пахли! Это сейчас я понимаю, что
лепёшки пахли ванилином, но тогда… Это было чем-то волшебным! И каждый раз,
возвращаясь в Москву, я понимала, что здесь мне не хватает ароматики. Нет вот
этого свежего запаха, озона, вот этой свежескошенной травы, запаха уток, кур.
Он же классный! Хочется эту курицу потискать, понюхать. Есть в этом что-то
очень детское и очень здоровское.
И третий такой корень, который на самом деле довольно сильно
на меня повлиял и буквально сломал – работа в авиации, в аэропорту. Я
занималась авиационным страхованием, управлением рисками, управлением убытками.
В конечном итоге, я ушла в сферу авиакатастроф. Авиация вообще сфера очень
пахучая, потому, что эти запахи разогретого аэродрома, жидкостей – масел
различных, антифризов, НГЖ, ТС -1 - авиационного керосина, разогретого металла
– легко впитываются в память. Я их буквально впитала в себя.
Если брать сферу авиакатастроф, это, кстати, к табуированным
темам, темам, о которых люди вообще не любят говорить, то я несколько раз была
на местах авиакатастроф, я знаю, как это выглядит. Это страшно и тяжело… Но
авиакатастрофам тоже свойственны сильные запахи: керосин, железно-медный
кровавый запах и прочие. И в какой-то момент ко мне пришло понимание, что жизнь
на самом деле выражается вот в этих запахах. Когда мы не чувствуем вокруг себя
ярких запахов, мы не ощущаем ярких эмоций. Хороших, плохих – любых.
Вот эти три фактора сильно на меня повлияли, и я поняла, что
моё решение стать парфюмером сформировалось.
С. Т.: Переходим ко второму вопросу? Как появилось желание
стать парфюмером?
А. К.: Да. Откровенно говоря, я из тех людей, что
прислушиваются к знакам свыше.
С. Т.: Веришь в знаки?
А. К.: Пожалуй, да.
С. Т.: Я тоже верю в знаки.
А. К.: Есть что-то, что нам подсказывает. А ещё есть вещи,
которые с нами происходят вне зависимости от нас… Как бы это правильно
объяснить? Были ситуации в моей жизни, они появлялись неоднократно, и раньше я
не сильно обращала на них внимание. Сейчас я очень чётко их отслеживаю и
понимаю: вот! вот! это знак свыше. Когда небо разверзается, и на тебя льётся
божественный свет, и ты делаешь что-то и при этом сам не отдаёшь себе отчёта. И
я помню, как я сидела в аэропорту и почему-то неожиданно в какой-то момент
своей помощнице я сказала: «Когда-нибудь я стану парфюмером!» И я эту фразу
очень чётко помню. Но я помню, что это произнесла не я. (Улыбается) То есть,
это было сделано не мной совершенно. И вдруг, произнося эту фразу, я понимаю, а
почему бы и нет? Я открываю Интернет и начинаю искать – а где, собственно, учат
на парфюмера? К слову, в моём окружении парфюмерией никто не занимался. Ни у
кого из окружающих не было никакого отношения к этой отрасли. Кроме того,
наверное, что где-то в это же время мама начала интересоваться селективной
парфюмерией, начала что-то покупать и приносить домой, давать попробовать. Вот
так неожиданно всё произошло.
Я открыла сайты в Интернете, в конечном итоге, нашла, что есть две школы в
мире, которые считаются классными, которые дают действительное хорошее
образование – парижская и грасская. Так
как Париж требует…
С. Т.: Больших денег?
А. К.: Не это главное, хотя да, Париж дорог. Но я была в том
возрасте, когда думала, что я смогу заработать на всё, что угодно. Париж
требует начального образования, бакалавриата в химии.
С. Т.: Отучиться три года на химика?
А. К.: Да. Я была к такому не готова. У меня к тому времени
была неплохая должность в аэропорту, была неплохая зарплата, я понимала, что
могу оплатить для себя обучение в Грасе, но я не смогу просто три года
отучиться где-то, чтобы потом поступить или не поступить. Я имею в виду школу ISIPCA. Я не была готова к тому, чтобы рискнуть тремя
годами жизни. Грас не требовал какого-то первоначального химического
образования. Для Граса важнее индивидуальное собеседование, индивидуальное
задание, как ты выполняешь индивидуальное задание. Всё-таки, это там решающий
фактор. И я подумала: почему бы и нет? Там много, таких, как я. Я хорошо знала
английский. В Грас я поступила не сразу. К тому времени образование там стоило
десять тысяч евро, сейчас уже двенадцать, насколько я знаю. Я поняла, что мне
нужно какое-то время, чтобы я накопила какие-то деньги. И в этот момент я ушла
на другую работу, которая позволила мне подтянуть английский и изучить
французский. Я работала в американской компании, которая непосредственно
работала с Лондоном и Парижем. Когда ты каждый день звонишь, общаешься,
волей-неволей тебе приходится каждый день учить французский. И это, конечно,
немного помогло.
По факту, где-то через полтора года я узнала, что в Москве открыли парфюмерные
курсы при GIP. Это был грасский курс Анны Агуриной –
где-то год я отучилась у Анны Агуриной, а затем поехала в Грас. И на самом
деле, Анна очень сильно мне помогла,
потому что, если бы не те начальные занятия у неё, я бы не знала, как правильно
вести себя, как правильно поставить себя как парфюмера. Дело в том, что
московский курс не слабее, я так сказать не могу, но он укороченный. Программа,
рассчитанная на полноценный год занятий, в Москве втиснута в рамки пяти недель
обучения. Несмотря на это, основные знания, на самом деле, она дает. И если ты
хочешь копать дальше, ты идёшь дальше. Грас же, кроме основных знаний, даёт
возможность самого главного – понять, как же вообще этот рынок работает. Но Анины
курсы достаточны для того, чтобы ты начал делать духи для себя и начал
развиваться. И лет через десять теоретически ты можешь стать очень крутым парфюмером,
если что-то у тебя есть.
С. Т.: Фактически ты уже ответила на четвёртый вопрос: нужен
ли фундамент, знание классики?
А. К.: Про знание классики я скажу так: в тот момент, когда я
стала учиться, у меня не было никакого знания классики. И даже сейчас я могу
сказать, что у меня полно «белых пятен». То есть, конечно, я знакома с
какими-то серьёзными, крупными ароматами, классообразующими, Красная Москва, Mitsouko, и всё такое. Но я скажу так: для того, чтобы
учиться на парфюмера, знать классику необходимости нет. И даже больше того, мне
кажется, знание классики часто отвлекает от главного. Это воспитание
комплексов. Когда ты учишь английский язык рядом с человеком, который знает его
в совершенстве, который над тобой посмеивается, который говорит: «Что ты вообще
говоришь? Как можно с таким произношением говорить? Как с таким произношением
можно вообще учить английский?», у тебя
формируется комплекс. Ты думаешь: «Да, я дурак, я идиот, я совершенно никогда
ничего не добьюсь». Мне кажется, что это очень неправильно. Мне кажется, что
знакомиться с классикой нужно, уже имея какой-то определённый опыт, когда ты
уже понимаешь, каким образом это было сделано. Как мне кажется, в классике нет
чего-то сверхъестественного. Там есть классная мысль, дух времени, прекрасная
идея, золотые руки парфюмера, который умеет подобрать аккорд или молекулы для
аромата. Но именно чего-то такого, волшебного, божественного посыла, в
классике, как мне кажется, нет. Это кропотливая работа.
Хотя, есть и гениальные ароматы. Для меня Mitsouko гениальный аромат. Несмотря на то, что там
довольно простая формула, я не понимаю, как это сделано… На данный момент это пока
выше моего понимания.
Говоря о краткости, как о сестре таланта, мне очень нравится подход Эллена,
который говорит, что «в моём аромате не должно быть больше двадцати
компонентов». И когда я училась в Грасе, я читала его книги, смотрела его
формулы, и мне очень понравился его подход. И сейчас я стараюсь
руководствоваться принципами, что в формуле должно быть не более двадцати
различных молекул. Если у тебя их больше, то чаще всего появляется такая каша
из полутонов, которая в любом случае автоматически сделает что-то неплохое, но
не гениальное, не профессиональное.
С. Т.: А кто преподавал у вас?
А. К.: Что
касается преподавателей. Если не брать в расчёт Аню Агурину, а говорить только
о GIP, у меня
преподавали Филипп Массё , директор школы, Алан Ферро, Макс Гаварри; он,
причём, учил меня делать шипры, и он совершено классный дядька! Он умеет в трёх
словах, ничего не говоря тебе по ароматике, рассказать, что надо поменять. Это
очень редкий талант. У меня с ним произошла настоящая связь сознания – я как-то
очень быстро его понимала; наверное, поэтому он меня хвалил. В Грасе еще
преподает Патрик Бодифи, и, конечно же, большое количество технических
работников, которые не являются знаменитыми парфюмерами, но могут рассказать,
как всё правильно делать. Начиная от того, как правильно работать с весами и
заканчивая тем, как отличать один жасмин самбак от другого и третьего.
С. Т.: Есть ли в среде парфюмеров темы-табу? О чём не любят
говорить парфюмеры?
А. К.: О-о-о, довольно-таки сложный вопрос. Безусловно, есть
у парфюмеров темы-табу. Но я, как человек-rebel, отрицаю всякое табуирование. Особенно, относительно
парфюмерии. У других парфюмеров есть несколько тем, которых они избегают.
Во-первых, тема использования ингредиентов. Люди не хотят распространяться на
эту тему – что, откуда? Конкретно в российской парфюмерной среде люди не любят
об этом говорить. Что касается европейских парфюмеров, там этот вопрос довольно
открыт. Всегда можно спросить: «А это Simryse? Или это IFF?» И люди открыто отвечают: «Нет, это Payan Bertrand», и всё, о’кей,
спасибо, всё понятно. Вот именно на российском рынке об этом говорить не любят.
Второе, о чём не любят говорить вообще все – тема так называемых афродизиаков.
(Смеётся).
Это сильно бесит парфюмеров. Потому что парфюмеры понимают, что никаких
афродизиаков нет. С другой стороны, маркетинг требует от любого парфюмера
наличия какой-то такой истории парфюма. Причём, истории, которая будет цеплять
покупателя. И чаще всего история выливается в истории соблазнения. Нанеси на
себя этот аромат, и ты будешь желанна для всех мужчин. Или нанеси на себя этот
аромат, и тебя будут хотеть все женщины. И хотя парфюмеры терпеть не могут все
эти игры вокруг афродизиаков, им приходится невольно участвовать в них.
С. Т.: Они наступают на горло собственной правде ради продаж.
А. К.: Да! Да. И еще часто все вопросы, связанные с сексуальностью
ароматов, у очень многих парфюмеров вызывают отторжение, и они не готовы
говорить на эту тему. А другие парфюмеры, наоборот, делают ароматы вызывающими,
как Etat Libre d’Orange, например. Запах крови, человеческих выделений,
и прочего, прочего. Они на этом делают хайп и зарабатывают деньги.
Одни готовы об этом говорить, другие – нет, мол, «парфюмерия и секс – вещи
несовместимые».
С. Т.: А ты заметила, что очень многие российские
парфлюбители очень нервно относятся к вопросу переформулировок ароматов?
А. К.: Да и сами парфюмеры относятся к переформулировкам
негативно! Связано это с количеством усилий, которые они приложили к созданию
аромата. Человек вынашивает идею, сидит в лаборатории, условно тратит полгода
своей жизни, кучу мыслей, кучу усилий, и делает аромат. И тут приходит IFRA и говорит: «Нет, ребята, извините, дубовый
мох мы теперь в парфюмерии использовать не будем!» И ты понимаешь, что
физически замены этому аромату нет. И если ты изменяешь определённый аккорд и
вместо дубового мха вносишь туда эвернил или что-то другое, аромат меняется.
Возможно, очень часто потребитель этого не почувствует, но профессионал это
почувствует. И у него будет сосать под ложечкой, он будет говорить: «Вы испортили
мою идею».
В каком-то смысле, это некий парфюмерный эгоизм по отношению к потребителю.
Парфюмер вкладывал много сил; как IFRA может это
менять? По какому праву? Но я понимаю парфюмеров. Потому что, изменяя один
ингредиент, ты меняешь краски в самом аромате. Меняешь сам настрой аромата. Да,
парфюмеры не относятся к этому позитивно… Но понимание со стороны парфюмеров,
конечно, есть. Все понимают, что IFRA заботится о
здоровье потребителей, о том, чтобы компоненты не вызывали каких-то аллергических
реакций. IFRA тоже можно
понять. Вполне.
С. Т.: Почему российским парфюмерам трудно стать популярными
на Западе?
А. К.: На это есть несколько причин. Некоторые причины
зависят от самих парфюмеров. Есть причины, зависящие от государства. Если брать
государственные причины, то наше государство не только не способствует тому,
чтобы наши парфюмеры выходили на западный рынок, но оно ещё и ставит прямые
барьеры. Для того, чтобы официально делать парфюмерию, нужна дорогая
сертификация, нужна дорогая лицензия на оборот этилового спирта, которая стоит
несколько миллионов на несколько лет. На данный момент лицензия на год на
оборот этилового спирта стоит около семисот тысяч рублей. Если оформлять на три
года, это стоит больше двух миллионов рублей. И получать эту лицензию долго. На
её получение уходит три-четыре месяца. Плюс маркировка на парфюмерию, плюс
большое количество парфюмерных компаний не работает с Россией из-за больших
таможенных пошлин. Из-за этого на российский рынок не попадают европейские
флаконы хорошего качества. У нас есть китайское стекло, но его качество
чудовищное. Это лучше даже не покупать. Надеюсь, что промышленная революция в
Китае случится, и они выйдут на более высокий уровень качества, но на данный
момент вот так.
С. Т.: А российское стекло даже не рассматривается?
А. К.: Есть предложения по российскому стеклу, но оно не
трендовое, флаконы некрасивые, они остались где-то в начале девяностых. И, мало
того, объёмы, которые ты должен закупить, просто непосильные для российского
нишевого парфюмера. Когда завод говорит, что готов отгрузить, но минимум десять
тысяч штук, то остаётся только развести руками – на такое нет возможности. Это
государственные проблемы. И это полное отсутствие государственной поддержки. И
это не только в парфюмерии, это общероссийская проблема во многих отраслях. Все
заточено только под крупный бизнес.
Если не брать в расчёт проблемы государственного масштаба, то у российских
парфюмеров есть свои трудности. Первая – они не всегда чувствуют, как
развивается, как работает европейский рынок. У европейцев свой менталитет, это
особенно в части, касающейся маленьких нишевых домов. Европейцы готовы
пробовать, смотреть, давать интересные условия российским поставщикам. Я вижу в
них очень деловой и интеллигентный подход. Для того, чтобы работать с
европейским рынком, маленькому российскому производителю надо знать иностранные
языки. А в данный момент для многих российских парфюмеров это все еще проблема.
Еще нужно знать деловой этикет и деловой оборот европейских компаний. Это очень
важно, потому что если не было опыта работы с европейскими компаниями,
российскому парфюмеру будет довольно сложно.
И третья, очень большая проблема, с качеством производимой парфюмерии. Сегодня
на российском рынке отмечаю такие проблемы: либо люди делают откровенную чушь
на потребу невзыскательной публики, все эти «ароматы-афродизиаки», больше
похожие на смеси для ароматизации квартир, часто перекупленные, либо, когда
человек делает действительно хорошую парфюмерию, высокого качества, прекрасного
качества и использует уникальные ингредиенты, которые он собирает по всему
миру, но объёмы настолько мизерные, что речь идёт о пяти-семи флаконах в год. И
плюс – несоответствие требованиям IFRA. Суммарно всё это не даёт российским
парфюмерам развиваться и как-то представлять себя на мировом рынке.
С другой стороны, мир смотрит на российских парфюмеров с уважением. Мир видит в
российских парфюмерах потенциал. Ведь в своё время российские ароматы произвели
фурор в Европе, например, Красная Москва. Россия интересна миру. Не случайно
так популярна в мировой парфюмерии тема русской кожи, например. Россия
интересна, как страна уникальных ароматов, интересных людей, как страна
преодоления сложностей. У них есть интерес к нам, и они готовы с нами работать.
Но и мы должны уметь с ними работать: поставлять качественный продукт в хорошей
качественной упаковке.
С. Т.: Какие планы?
А. К.: Ох… Выходить на европейский рынок, конечно! Сейчас, к
сожалению, не вижу для себя больших перспектив на российском рынке.
С. Т.: Имеешь в виду российские сети?
А. К.: Готова сотрудничать с ребятами, которые имеют свои
небольшие магазинчики парфюмерии в России. Если говорить о крупных сетевиках,
то практически нет. Потому что условия работы и достаточно высокомерный подход
к маленьким производителям в России мне не нравится. Естественно, я против
такого подхода, и поэтому не думаю что здесь у меня есть какие-то перспективы.
С. Т.: Блиц?
А. К.: Да.
С. Т.: Писатель?
С. Т.: Композитор?
А. К.: Бах
С. Т.: Цвет?
А. К.: Сине-голубой. Электрический. Электрический синий.
С. Т.: Художник?
А. К.: Айвазовский. Его голубое, его море, его волны, через
которые проходит свет – это что-то. Айвазовский.
С. Т.: Любимый компонент?
А. К.: Лабданум! Он для меня с одной стороны страшно
притягательный и сексуальный, с другой стороны пахнет детством, той самой
курицей, которую ты ловишь и прижимаешь к себе. Внюхиваешься… Есть в нём что-то
животное.
С. Т.: Блюдо?
А. К.: Хм, блюдо… Из самых последних открытий – флорентийская
говядина. Это что-то невероятное.
После того, как я выключил диктофон, мы с Александрой ещё о многом парфюмерном поговорили. Говорили о компонентах, о парфюмерных трендах, о парфюмерном бизнесе.
Я получил домашнее задание - пробники ароматов Discovery Perfumes.
Фото: Ирина Булычева
За эти дни шипром Cours Saleya пропах весь дом - Ирине очень понравился аромат. Ей Cours Saleya напоминает что-то неуловимое, из юношества, дзинтарсовское. Мне-то Александра в общих чертах раскрыла, как сделан Cours Saleya, но я карт раскрывать не буду. Скажу только, что вот этот подъём в "горке", фигуре авиационного пилотажа, обеспечивает мускенон.
Sorrento, 2016 год - классический летний одеколон, терпкий, горький, лаймовый.
Amaro Averna, 2017 год - сама Александра предпочитает говорить об Amaro Averna, как о зимнем согревающем одеколоне, как о противоположности Sorrento. А вот я, попробовав, подумал о другом. Мне сразу вспомнился дом Frapin, который вдохновляется алкогольными историями. Amaro Averna - отличная парфюмерная история для тех, кто любит Frapin! Прекрасный травяной ликёр! Если что, то я об аромате. Чтобы вы не подумали, что я ликёр рекламирую. Смеюсь.
Один из моих фаворитов в линейке Discovery Perfumes.
Сейчас пишу и просто открыл пробирку с Amaro Averna - пахнет чудесно! Да ещё в такую кислую погоду...
Leather Of Grasse, 2018 год - очень современный, очень трендовый. Как иногда хлопают в ладоши экзальтированные парфюманы (чаще, всё-таки, парфюманки): кожа, кожа, кожа! Когда попробовал, то спросил Александру: изобутилхинолин? "Блеснул", называется. Нет, ответила Александра, сьюдераль. Да, модная штука.
Night Of Nordlys, 2019 год - вот Александра любит Night Of Nordlys, это же про любовь! Шучу. На самом деле, горячая штучка.
Cassis&Fig, 2018 год - честный парфюм. Пятьдесят на пятьдесят - вот тебе смородина, вот тебе фига! По духу, по философии - бодрый утренний одеколон для современного ритма жизни.
Moroccan Mint, 2019 год - это новинка от Александры. Никогда не мог подумать, что придётся первому описывать аромат. Но в случае с Moroccan Mint политическая деликатность не нужна - хорошо сделано. И это при том, что сделать мятный аромат трудно. Сами понимаете, почему.
В Moroccan Mint мята зелёная, как раз для тех, кто любит погрызть зелёненькое в парфюмерии. И нисколько не возвращает меня в пионерское детство, когда мы мазали друг друга зубной пастой.
